Надежда Грановская

Она впервые откровенно говорит о причинах ухода из «ВИА Гры», о своей затяжной депрессии и о сыне Игоре, с которым теперь проводит много времени.

Она ведет программу «Неимоверные истории любви» на украинским канале СТБ и записывает два альбома — оперный и фольклорный. Еще в планах певицы выпуск клипа на знаменитую хабанеру из оперы Жоржа Бизе «Кармен» и дуэт с Андреа Бочелли. А пока Надя пригласила ОК! в гости в одну из своих киевских квартир.

Надя, тебя можно поздравить с началом сольной карьеры? Да еще и с таким оригинальным: выходят сразу два твоих альбома — оперный и фольклорный.

Да уж, никак не могла предположить, что буду петь оперу! (Смеется.) Месяца через три после ухода из группы я начала заниматься вокалом — но эстрадным. А полгода спустя я близко соприкоснулась с творчеством Марии Каллас, и так она меня поразила, что я подумала: а почему бы мне этим не заняться? Но честно скажу: мысли о том, чтобы в консерваторию поступать и шесть лет учиться, у меня не возникло. (Смеется.) Зачем нужны эти «корочки»? Это слишком много времени отнимает, и, как показывает практика, единицы из тех, кто заканчивает консерваторию, становятся потом известными людьми. Я нашла преподавателя — она никогда не преподавала академической вокал, но я предложила, и она взялась за это. Вот такие мы две авантюристки. (Улыбается.) Сначала было очень трудно, но потом организм перестроился. Другое дело, что просто петь классику смысла нет — тогда надо идти в оперный театр, а мне это неинтересно. И я решила петь французские, итальянские оперы в оригинальной обработке.

А фольклор откуда взялся?

У меня от природы «народный» голос — он мне достался от бабушки, мамы, так что народные песни я могла петь и без всяких занятий с педагогом, это уже было во мне. Как-то один аранжировщик мне сказал: «У тебя очень хорошо получаются народные мотивы». И я подумала: почему бы и нет? И выбрала фольклор народов мира: итальянский, португальский, немецкий… Теперь, когда бываю за границей, скупаю диски с национальными песнями.

И учишь языки?

Ну, я их не учу, конечно… Для меня главное — избавиться от украинского акцента. (Смеется.) Я специально слушаю записи иностранных певцов, стараюсь копировать их произношение.

А когда уходила из «ВИА Гры», была мысль о сольной карьере?

Знаешь, какая у меня была мысль? Что я больше вообще никогда не вернусь на сцену! (Смеется.) Настолько я устала — прежде всего эмоционально. Помню, проснулась утром после Нового года, 1 или 2 января, с невероятным внутренним ощущением счастья: всё наконец получилось! Я так ждала этого момента, когда смогу уйти… Мне так надоело летать, эти вещи собирать, заводить будильники, просыпаться рано утром. Это настолько въелось в мою жизнь, и я ощутила дикое блаженство, поняв, что этого больше нет. Я стала отключать телефон на ночь, оставляла его в другой комнате. Я понимала, что мне никто не позвонит в три часа ночи и будильник не зазвенит в пять. Помнишь самые тяжелые гастроли? Сложнее всего было, когда мы только начинали ездить. Тогда мы гастролировали в основном по Украине, а это поезда, изматывающие долгие поездки, отнимающие твое личное время. Да и гостиницы были не ахти, с совковым подходом. И самое поразительное, что тогда я все это терпела! А вот на четвертый год работы я стала серьезно задумываться о том, чтобы уйти. Помню, достанет все, и в приступе ярости я кричу Костюку и Меладзе: «Все, ухожу!» Частенько им, конечно, от меня доставалось…

И надолго уходила?

(Смеется.) Да нет, выдерживала полчаса максимум — потом говорила: «Возвращаюсь». Проблема была в том, что мне хотелось развития. Я была постоянным жителем группы и считала, что имею право на «бонусы»: занятия вокалом, пятое-десятое… Но меня только кормили обещаниями. Костя говорил: «Я все сделаю, все будет красивенько». Меня же это не удовлетворяло, я хотела делать больше. В принципе это нормально, когда человек желает профессионально расти, как нормально и то, что люди, которые делают на нем деньги, не способствуют этому, — им-то это невыгодно. Поэтому «уходила» я очень часто. (Улыбается.) И каждый раз возвращалась. Костя говорил: «Или ты без сцены не выдержишь, или она без тебя». И в тот момент это звучало очень убедительно: я не представляла себя ни без сцены, ни без группы.

Но в какой-то момент ты все-таки решилась…

(Вздыхает.) Я расскажу, что побудило меня уйти на самом деле… Наверное, за год до ухода из «ВИА Гры» у меня началась сильнейшая аэрофобия. Мы к тому времени уже были VIP-клиентами авиакомпаний, иногда совершали по 15 перелетов в месяц. Шутили, что нам уже пора на пенсию, как стюардессам. И вдруг я начала бояться летать — причем внезапно, без всякого повода. Причиной было мое стрессовое состояние. Я постоянно чувствовала ответственность — за группу, за ребенка, за родных… Все это давило на меня, мое состояние с каждым днем усугублялось и однажды привело вот к такой фобии. Были и другие ее проявления: например, проходя мимо зеркала, я пугалась своего отражения. Я уже боялась ехать в аэропорт, по дороге я 100 раз «падала» — мысленно. Знакомые посоветовали транквилизаторы, но невропатолог отговорил: «Надь, это очень серьезная вещь, по сути легкий наркотик. Ты впадешь в зависимость». И я побоялась — извините, у меня еще ребенок, я молодая. (Смеется.) И тогда я обратилась к психологу. Прошло недели две, не больше, и я перестала бояться летать. Вы не представляете это ощущение, оно настолько острое — ты как будто выходишь из комы! Начинаешь различать краски, запахи, природу, у тебя светятся глаза, появляется смысл жизни. Причем даже если этого смысла, цели не существует, это неважно — ты просто радуешься тому дню, который проживаешь. На протяжении двух с половиной лет у меня этого ощущения не было. Я просто потихоньку, по чуть-чуть входила в состояние комы. А тут я из нее вышла. И поняла: обратно возврата нет.

Получается, до такого состояния тебя довела именно группа?

Скорее, я сама себя довела. Помню, месяца через полтора я пришла к психологу, чтобы поблагодарить его. И вдруг говорю: «Вы знаете, я все чаще ловлю себя на мысли, что хочу уйти из группы. Я ведь и раньше хотела уйти, но не проходило и часа, как я возвращалась. А теперь я две недели думаю об этом, и желание все возрастает!» Психолог сказал: «Я знал, что это произойдет. Все эти фобии означают, что человеку нужно что-то в жизни менять». Конечно, потом я еще сомневалась, говорила себе, что нужно время, что я и так людей постоянно дергаю своими «ухожу-остаюсь». Но как приятно было думать о том, что уходишь в никуда, — такой это кайф! Месяца за четыре до ухода я поняла: всё. Сообщила Косте и Диме: «Ребята, ищите мне замену». Они подумали, что я капризничаю. Не могли понять: «Вроде все ж хорошо, гонорары высокие, хочешь музыкантов профессиональных — вот тебе, пожалуйста. Что тебе еще надо?» Они готовы были идти на мои условия, но я-то понимала, что меня уже ничто не удержит: ни занятия вокалом, ни музыканты, ни деньги. «Может, тебе гонорар повысить?» — говорил Костя. «Да не хочу я никаких гонораров, ухожу!»

Было бы забавно, если бы этого психолога изначально рекомендовали тебе Меладзе и Костюк...

(Смеется.) А так оно и было! Они потом говорили: «Знали бы — ни за что бы тебя к нему не отправили!»

Какие еще методы использовали продюсеры, чтобы убедить тебя остаться?

Да особо никаких. Они были уверены, что я вернусь через месяц, ну максимум полтора — отдохну, соскучусь. Ведь они меня знали совершенно другой: что я болею сценой, что это смысл всей моей жизни. А знаете, как людям тяжело ломать свои стереотипы! Они даже не звонили мне! Но потом смотрят: прошел месяц, два, а Нади все нет и нет. Начали писать SMS’ки, предлагали увидеться. Встретились, они спрашивают: «Ну как ты?» — «Да классно, работаю на ТВ». Они думали: денег значительно меньше стала зарабатывать — вернется! Делали мне финансовые предложения. Но меня ничто не могло сломать. Да, мне нужно думать о будущем сына, но разве моему ребенку обязательно одеваться в «Дольче и Габбану» и есть в дорогих ресторанах? Ценность жизни ведь не в том, чтобы облепить себя машинами-квартирами-шмотками.

Как солистка «ВИА Гры» ты много зарабатывала?

Сначала это были очень смешные деньги, потом гонорары возросли — продюсеры сами нам их повышали. В итоге мы стали получать процент с каждого концерта. Все девушки получали одинаковые гонорары? Ой, знаешь, там так сложно все было. Больше всех, по идее, должна была получать я, и какое-то время так и было, но это не афишировалось. А потом то ли кто-то из девушек узнал, то ли продюсеры посчитали, что участницы должны поровну зарабатывать, но все стали получать одинаковые проценты. Хотя, конечно, Вере Брежневой и всем тем девушкам, которые приходили в группу потом, было гораздо проще. Сложнее всего было мне и Алене Винницкой — первому составу. Мы не зарабатывали практически ничего.

Сейчас у «ВИА Гры» очередной новый состав. Как-то в интервью ты сказала, что всех девушек, приходящих в группу, поначалу критикуют — и тебя в том числе.

(Эмоционально.) Да нас всегда критикуют! Даже вот сейчас я ушла из группы — и все равно критикуют. Я вот сейчас столкнулась с другой проблемой. Вы представьте: к человеку, который окончил консерваторию, приходит девушка, певшая в «ВИА Гре». Да у него не укладывается в голове… нигде у него там не укладывается, как она еще может на что-то претендовать? Да как она вообще посмела пойти в такое высокое искусство?! «А у вас есть образование?» — спрашивает он меня. «Да нет у меня». И такое у него выражение лица… Он даже не задумался о том, что я талантливый человек. А ведь у меня было жуткое желание петь оперу! Но на тебе как будто какое-то клеймо. И все равно я горжусь тем, что работала в группе «ВИА Гра». Я приобрела невероятнейший опыт — как профессиональный, так и жизненный. И что бы там человек ни закончил, важно при этом оставаться человеком, а не быть говном.

А твоя мама что сказала, когда узнала, что дочка будет петь в группе с таким названием?

Вообще это название придумали при мне и можно сказать, что в честь меня. (Смеется.) Изначально группа называлась «Серебро», и было три девушки, но двоих уволили, потому что они не справлялись. Оставили Алену и нашли меня. Или я нашлась… И тогда придумали это название — «ВИА Гра». Мне оно сразу понравилось, а Алена противилась: она себя позиционировала немножко по-другому, у нее муж рокер, для них же это «фи». Но если, грубо говоря, я женщина и я сексуальна, зачем это отрицать? Да, мужчины на меня так реагируют. Ну так и есть, меня природа наделила какими-то формами, ну и что? А моя мама просто счастлива была, что я нашла то, что искала (хотя все-таки немножко не то — я хотела танцовщицей быть). И что у ребенка все хорошо — он не лежит под забором, о нем позаботились, он живет в квартире, ест и счастлив, что работает.

А бабушка украинская не осудила?

Бабушка знаешь что сказала? «Ты что, будешь гулять, як вот эта Пугачева, до старости?» Я говорю: «Ну, яки повезет, то, конечно, как Пугачева!» (Смеется.) На самом деле бабушка тоже меня очень любит, и для нее главное, чтобы мне было хорошо. Хотя родные видели мое будущее другим: бабушка хотела, чтобы я адвокатом была, мама — переводчиком.

А ты когда-нибудь казалась себе дурнушкой, не знала, как себя подать?

Ну, подавать я себя научилась относительно недавно. А вот то, что на меня обращают внимание мужчины, я поняла очень давно — лет в восемь или девять. А во сколько лет первый раз поцеловалась? Наверное, в тринадцать.

Это была первая любовь?

Да нет, какое там! (Смеется.) На самом деле уже сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что вряд ли все это можно назвать любовью. Ну какая в пятнадцать или восемнадцать лет любовь? Это же гормоны, страсть. Ну, подходит тебе человек, что-то ты к нему чувствуешь — не более того. Любовь — это степенность, спокойствие, уверенность, а ни в коем случае не скачки из крайности в крайность — а в восемнадцать так и происходит. Любовь, по-моему, приходит после двадцати пяти, а то и тридцати лет. Просто в тот момент мы этого не понимаем, у нас нет никакого опыта… Хотя я, конечно, в свои двадцать пять уже столько всего насмотрелась и пережила, что, наверное, месяц за год идет.

А папу Игоря ты любила?

Так это и была та самая 18-летняя «любовь». В двадцать я родила Игоря, и любовь закончилась.

И он тебя не поддерживал во время беременности?

Нет. Вообще у многих мужчин при мысли о ребенке такой страх возникает, что они тут же пытаются пропасть. (Улыбается.) Сейчас Игорь видится с отцом, они общаются.

Правда, что ты считаешь сына главным достижением в жизни?

Да, конечно! Вот Игорь мне только что выдал новость: «Мама, я родился на небе». (Улыбается.) На самом деле непросто тогда было уйти в декрет: мне казалось, что я предам Меладзе и Костюка. Они мне еще внушили, что если я уйду, то уже не вернусь — останусь сидеть с ребенком. Но я ни секунды не сомневалась, мне так хотелось его родить! И я знала, что вернусь. Иначе у меня было бы ощущение незаконченного дела. И вернулась месяца через четыре. При этом еще выступала до четырех с половиной месяцев беременности — пела, когда сын уже был в животике, стучался. (В этот момент подходит Игорь и обнимает маму за шею.) «А як я стучался?» — «А ты был тут у мамы в середине животика, ма-а-аленький такой. И уже в три месяца ты начал в маму ручкой стучать». — «А я не хотел вылезти?» — «Ну, ты вылез через несколько месяцев. За это время во-о-от такой вырос, 2700 родился!» — «А как я вылез? Через попу?» — (Смущенно.) «Ну, рядом…» — «И быв какашкой!» — Игорь гордо удаляется на кухню есть мороженое.

Сейчас ты счастлива в личной жизни. Не хочешь выйти замуж?

Ой, я к замужеству очень интересно отношусь, почти по-мужски. Оно для меня не имеет ровно никакого значения. Поверь, штамп в паспорте не удерживает мужчину! Он удерживает разве что трусов, которые боятся уйти из семьи, даже если там уже нет ничего — ни любви, ни страсти.

А сын осознает, что мама у него известная певица?

Ну, он знает, что у мамы съемки, видит меня по телевизору. Знает, что я пою. Когда включаю запись Марии Каллас, он говорит: «Мама, хватит уже петь!» (Смеется.) Я говорю: «Игорь, это не я. Ты мне льстишь, конечно».

«ВИА Гра» часто выступает на корпоративных вечеринках. Но в интервью ОК! Дмитрий Костюк говорил, что девушки никогда не знакомятся с олигархами…

Да, знакомства очень редко происходили. Мы выступали и тут же уезжали, никто не оставался. Да и зачем оставаться, в чем интерес? Мы же пришли в группу не чтобы замуж выйти поскорее — мы пришли все-таки работать, воплощать какие-то цели. Так что знакомств было не так уж и много, а если и были, наш большой дядя-директор Артур вставал на проходе и говорил: «А их уже нет!» или: «Ребят, послушайте, девушки ни с кем не знакомятся, дело это «сухое», так что даже не пытайтесь». А если мужчины упирались: «Нет, ну это вы так говорите, а девушки, может, хотят познакомиться» — тут уж выходили девушки, и среди них Надя, которая, видя, что до человека не доходит, начинала разговаривать на его мужском языке. Я отшивала быстро — благо опыт есть. Когда в восемь лет на тебя уже засматриваются взрослые мужчины, естественно, у тебя вырабатывается рефлекс. Мои еще пытались из себя девчонок строить, опускали глазки — «Ой, нет-нет, я не знакомлюсь», — а я просто посылала. Дейст-вовало моментально.

Вот Анна Семенович рассказывает страшные истории, как ее с концерта на плече унес олигарх.

Знаешь, с человеком ничего так просто не происходит. Наверное, что-то в ней было притягательное для именно такого склада ума человека… Нет, у нас не было таких историй. Единственное, был неприятный момент, когда два нетрезвых молодых человека, которые выдавали себя за хозяев вечера, так оскорбились из-за отказа, что попытались ударить нашего директора. Началась драка. Ну, как-то Артур бедный выкрутился, и мы уехали.

А дорогие подарки тебе предлагали?

Меня сложно удивить богатством. Я родилась в средней семье, росла очень стеснительным ребенком, но при этом богатство никогда не имело для меня значения. Я никогда не удивлялась машинам, драгоценностям, дорогим вещам. Так что соблазнить чем-то меня невозможно. А другого такие люди и не предлагают — только материальные ценности.

С кем из участниц «ВИА Гры» у тебя сложились самые теплые, а с кем — самые прохладные отношения?

Наверное, самые теплые — с Альбиной. Мы с ней, кстати, недавно виделись. Она была в Киеве, позвонила мне, я говорю: «Как хорошо, что ты позвонила!» Мы встретились, обняли друг друга и просто плакали. Между нами существует какая-то связь на уровне чувства притяжения. Даже когда я ее не вижу, часто о ней думаю. А прохладные отношения, наверное, были с Аленой. У нее уже тогда была своя среда общения, а я была в Киеве совершенно новым человеком, который только адаптировался, ни друзей, ни знакомых… Конечно, наши отношения были немного отчужденными. Тем более что она старше. Хотя мы часто болтали, смеялись, я ей истории свои рассказывала деревенские — я же росла в деревне до четырех лет, а потом на летние каникулы каждый год приезжала. Мы там и клубнику с огородов крали, и ламбаду танцевали в разрушенном клубе — а пацаны под окнами подглядывали, — и со старшими девчонками гадости друг другу делали. Алена смеялась до упаду, а я еще это с украинским говором пересказывала — я же до восемнадцати лет на украинском разговаривала, мой русский понимали разве что в родном Хмельницком. (Смеется.)

Кстати, о женских вредностях. А в группе подколочки были? Ну, там костюм испортить, гадость сказать?

Ой, нет, конечно! Мы же вместе работаем, какой смысл нам друг друга подставлять? Но вот на сцене друг друга постоянно подкалывали, чтобы хоть как-то разнообразить программу. Особенно мы отрывались в конце тура, во время последнего, «зеленого» концерта (артисты всегда устраивают приколы на нем). Например, говорили: «Поздравляем нашего клавишника с днем рождения»! И все хлопали. Или: «У нашего клавишника сегодня родилась дочка!» А бедный клавишник и не подозревает ничего. Так же и меня, и девчонок подкалывали — иногда по-доброму, иногда по-злому, в зависимости от настроения.

Тебе часто предлагают сыграть в кино, в сериалах. Что это за роли?

Да ничего хорошего: всегда это или проститутки, или стервы. Просто если ты девушка с такими формами, то в кино ты или богиня, или что-то низшее. А мне таких не хочется играть. Я не стерва, я не хожу по головам и не вставляю людям палки в колеса. Может, я и смогу такую роль сыграть, но не хочу. А вот что-то сказочное я с удовольствием бы сыграла. (Улыбается.) И надеюсь, что в ближайшее время это получится...

А с какой сказочной героиней себя ассоциируешь?

С Бабой-ягой! Мне очень нравится ее образ. Мне вообще почему-то хочется сыграть чудище. Не знаю, может, сидит внутри меня какое-то чудище, и ему хочется вылезти наружу… Просто на экране ты красавица, а в жизни не всегда хочешь ею быть. Мне вообще слово «красавица» не нравится — это уже из модельного бизнеса, конкурсов красоты. Я себя причисляю скорее к людям с интересной внешностью.

Ты участвовала в украинском шоу «Танцы со звездами», но выбыла…

Ой, честно говоря, я сейчас все это анализирую и понимаю, что я не в том состоянии была, чтобы танцевать и вести борьбу. Сначала так обрадовалась: бальные танцы! А там действительно борьба была, свои подводные течения. Я все это увидела и послала всех на четыре стороны. Плюс я не рассчитала силы и в плане спины, и в психологическом плане — я была в подрыве каком-то. Так что решила уходить с проекта. Хотя организаторы хотели, чтобы я попала в тройку финалистов.

Ответь честно на вопрос, который тебе задают постоянно: ты все-таки делала пластическую операцию?

Груди, что ли? Да спросите у стилиста — она видела мою обнаженную грудь, — силиконовая она или нет. Все натуральное!

А правда, что ты швырнула бокалом в участника Comedy Сlub за пошлые шутки на эту тему?

На самом деле у нас был с этим комедийщиком договор. Мы как-то болтали, и он предложил: «А приходи к нам на съемки». — «Хорошо». — «Что тебе написать?» — «Напиши что-нибудь такое жесткое». Только «жестким» в его понимании оказались дешевые шутки про грудь, он начал нести какую-то чепуху. Ну я схватила бокал с коньяком и швырнула ему в ноги — хорошо что в ноги, а то могла и в голову попасть! Я даже не обижаюсь на него. Такие люди невелики умом. А может быть, он просто неправильно меня понял… Да ради бога! Сколько уже по поводу этой груди шутили и говорили — достало! Ну что я могу поделать? Не буду же я специально оголяться в «Плейбое», чтобы показать, что у меня настоящая грудь. Уж точно не дождутся этого от меня!